Ольга Демидюк

Помню, еще во времена работы в офисе, размышляла о том, чем бы я действительно хотела заниматься.

Собиралась в гости, перед этим заехала к маме, привезла ей гранатовый сок, у мамы снова упал гемоглобин. Прошла в свою детскую комнату, открыла старый фотоальбом, вот она на велосипеде, вот в детском садике на утреннике, вот выпускной класс. Пробежалась пальцем по корешкам книг на полке.

В феврале от зимы в маленьком городе остаются только потерянные детские варежки, торчащие на кустах и заборах, и серые кучки снега.

Январь, это такое время, когда все заново.
Затянутся проруби прошлого года, лед срастется тугим замком. Все, что не сбылось, все, что сбылось, а лучше бы нет – заколочено, спрятано. Как под стеклом в музее, и рядом надпись – не прикасаться.
И ты действительно не трогаешь, смотришь издали, вздыхаешь, проходишь мимо. Вперед, вперед.

В маршрутке на обратной дороге женщина говорит попутчице: «Посмотрите, впереди такая иллюминация, как будто кофточка вышита паетками. Очень красиво».

Вера присела на лавочку у вокзала. Мелкий дождь как будто застыл в воздухе. Не шел, а висел под светом фонарей.

С бумажным билетом в руке я поднимаюсь по круглой лестнице Большой Лаврской колокольни. Через пять шагов натыкаюсь на женщину, которая моет ступеньки большой серой тряпкой. Она говорит: «Через час будут звонить все колокола».

Захожу в хостел. Такой хостел, где в комнатах живут и мальчики, и девочки. Все друг другу рады, знакомятся, спрашивают, как дела, угощают пиццей. Только не Джек.