В феврале от зимы в маленьком городе остаются только потерянные детские варежки, торчащие на кустах и заборах, и серые кучки снега.

Январь, это такое время, когда все заново.
Затянутся проруби прошлого года, лед срастется тугим замком. Все, что не сбылось, все, что сбылось, а лучше бы нет – заколочено, спрятано. Как под стеклом в музее, и рядом надпись – не прикасаться.
И ты действительно не трогаешь, смотришь издали, вздыхаешь, проходишь мимо. Вперед, вперед.

В маршрутке на обратной дороге женщина говорит попутчице: «Посмотрите, впереди такая иллюминация, как будто кофточка вышита паетками. Очень красиво».

С бумажным билетом в руке я поднимаюсь по круглой лестнице Большой Лаврской колокольни. Через пять шагов натыкаюсь на женщину, которая моет ступеньки большой серой тряпкой. Она говорит: «Через час будут звонить все колокола».

Водитель автобуса часто курит в окно, а впереди дорога. Мысли выстроились в рядок, ждут своей очереди.

В пышной завивке одной дамы в парке гордо торчит желтый лист.

За столиком кафе сидит дедуля, рядом с его чашкой чая лежит букет из листьев. Собрал для жены или внучки, наверное.

Говорят, письмо считается отправленным, как только ты поставил в нем последнюю точку. В первые дни осени я поставила две точки. И не отправила два письма. Одно начиналось со слова – «спасибо», другое – со слова «прости».

В кафе за столиком пожилая пара. У них первая встреча. Они где-то познакомились до этого, может на сайте, может в церкви или на рынке.
И вот сейчас увиделись в кафе.

В августе утро пахнет сливами. Вечер – спелыми яблоками. Вдыхаю воздух. Подгребаю его руками к себе. Взбиваю, делаю мягким.