− Сынок, а я до больницы на этом троллейбусе доеду? – спросила в водительское окошко бабуля.
− Доедете.
− А через сколько остановок выходить?
− Через три.
− На третьей выходить?
− Да.
− А можно я тут постою, а вы мне точно скажете, когда?
− Вы загораживаете проход, − возмутился мужской голос за бабулей.
Толик закрыл окошко. Тут же приоткрыл окно на улицу и закурил. Мельком глянул на фотографию жены и детей, торчащую из-под иконки.
Дети уехали из города. Сын поступил на юридический, дочь – в театральный. В родной Дрогичин приезжают редко.
Жена ушла от Толика две недели назад. Сказала, что полюбила. И дай Бог ему так полюбить. Потому что это такое счастье, без которого жить не стоило вообще. Дети все знают. Дети ее поймут.
А Толик не понимал. Не понимал, как жить без жены.
Он сидел на кухне, пока Лена собирала вещи. Она зашла к нему уже в пальто и ботинках.
− В холодильнике собойка, голубцы вчерашние, надо доесть. Борщ в баночке на третьей полке. Сметану купи, закончилась.
Лена подошла к нему, и Толик почувствовал запах ее духов. К 8-му марта ему, как хорошему сотруднику, дали двойную премию. Духи Лене понравились. Толик сохранил упаковку, чтобы в следующий раз купить такие же. Теперь упаковку можно выбросить.
Толик встал. Лена потянулась к его худой шее, достала воротничок клетчатой рубашки из-под горлышка его свитера, внимательно посмотрела в его серые глаза, стала на цыпочки, поцеловала его в высокий лоб и сказала: «Ну, не скучай».
Когда дверь захлопнулась и густое молчание опустевшей квартиры стало подниматься до антресолей, Толик позвонил начальнику, сказал, что берет неделю за свой счет.
Толик не выходил из дома. Ничего не ел. Борщ прокис.
Дочь рассказала по телефону, что мама счастлива, и он, Толик, должен ее отпустить. Если любишь – отпускаешь. Толик любил и отпустить хотел очень. Но каждое утро, лежа в кровати, чувствовал запах кофе на кухне, слышал, как шуршит занавеска в ванной или как жена поет, развешивая на балконе белье.
Лена вообще хорошо пела. На корпоративе в честь юбилея компании директор попросил ее спеть со сцены романс. На этот юбилей из Москвы приехал одноклассник директора. От Лениного голоса он задрожал. Заказал по телефону цветы. Потом было шампанское и медленный танец, и его рука касалась Лениной талии, и в этой руке стучало его сердце. Он прошептал Лене, что у нее талант. Что она зарывает его в землю, ей суждена другая жизнь. Ей нужно в Москву. Он поможет. Она должна решиться. И Лена решилась.
…Через неделю Толик так и не вышел на работу. Ему позвонил начальник, сказал, что уволит. Толик ответил, что увольняется сам. И что вообще-то он в молодости хорошо играл на гитаре. В депо он зарывает свой талант в землю. И ему суждена другая жизнь.
«Дурак», − понимающе сказал начальник. И дал Толику еще неделю.
Чтобы проучить начальника, Лену, одноклассника Лениного директора Толик решительно достал гитару из-под кровати и сыграл три армейские песни. Хотел сочинить что-то про любовь. Но придумал только: «Любовь как стрела, любовь как звезда, все манит и манит меня».
Через неделю Толик побрился, надел чистое и вышел на работу.
В троллейбусе толпились люди. Задевали друг друга локтями, извинялись, хамили, спали, читали новости. Толик ехал маршрутом, на котором работал 21 год. Школа, парк Горького, городская больница, улица Пушкина. В этой школе он учился, в этом парке встретил Лену, в этой больнице Лена рожала детей.
Ну как она могла?
В водительское окошко постучали. Толик потянул за ручку.
– Скажите, а это третий троллейбус?
– Нет, – сказал Толик, – это восьмой.
И тихо добавил:
– Вы перепутали маршрут.
Фото: Татьяна Шидловская-Вашкевич