Иду домой с поезда, с дорожной сумкой на плече. На подходе к двору вижу, как мама крадется к большому зеленому кусту. Прячется там, а когда я прохожу мимо, выскакивает мне на встречу с радостным криком.

Хорошо, когда утром идешь по деревенской тропе и дышишь прохладой. А на траве роса. И все вокруг умягченное тишиной.

Хорошо идти домой после пасхальной службы. Деревня тихая, ночь темная, а птицы уже поют. Может, и они возвещают, что воскрес Христос?

Помню, еще во времена работы в офисе, размышляла о том, чем бы я действительно хотела заниматься.

В феврале от зимы в маленьком городе остаются только потерянные детские варежки, торчащие на кустах и заборах, и серые кучки снега.

Январь, это такое время, когда все заново.
Затянутся проруби прошлого года, лед срастется тугим замком. Все, что не сбылось, все, что сбылось, а лучше бы нет – заколочено, спрятано. Как под стеклом в музее, и рядом надпись – не прикасаться.
И ты действительно не трогаешь, смотришь издали, вздыхаешь, проходишь мимо. Вперед, вперед.

В маршрутке на обратной дороге женщина говорит попутчице: «Посмотрите, впереди такая иллюминация, как будто кофточка вышита паетками. Очень красиво».

С бумажным билетом в руке я поднимаюсь по круглой лестнице Большой Лаврской колокольни. Через пять шагов натыкаюсь на женщину, которая моет ступеньки большой серой тряпкой. Она говорит: «Через час будут звонить все колокола».

Водитель автобуса часто курит в окно, а впереди дорога. Мысли выстроились в рядок, ждут своей очереди.

В пышной завивке одной дамы в парке гордо торчит желтый лист.

За столиком кафе сидит дедуля, рядом с его чашкой чая лежит букет из листьев. Собрал для жены или внучки, наверное.